Третий день Декамерона

Помимо них, гулял там на свободе немало другой всякой безвредной, будто ручной, зверья, любо-дорого смотреть. Нагулявшись общество по саду, насмотревшись на все те чудеса, говорили поставить-столы у того фонтана; сначала спели пять или шесть песенок, потанцевали немного, а потом с дозволинням королевы сели к обеду. Покрипившись вволю преризнимы вкусными потравами, встали весело из-за стола и снова играли, пели и танцевали, пока королева не сказала, что, кто хочет, может в эту жаркую час пойти поспать. Некоторые и пошел, а другие, соблазненные красотой сей мистины, тут же остались: Котор читали романы, а Которе играли в шахматы или в шашки, пока сии спали. Как же прошла три часа, все встали, освежили себе вид холодной водой и пошли по Королевское приказом, к фонтану, где, сидя заведенному порядку, ждали начала рассказов на оговоренную тему. Первым рассказчиком королева вызвала сегодня Филострата, он начал такими словами.

Рассказы ПЕРВАЯ

Мазетто с Лампореккио притворяется немым и становится за садовника в девичьем монастыре, где все монахини наперебой стараются с ним спать Прекрасные дамы, много глупых мужчин и женщин, которые думают, что скоро девушка возьмет на голову белое покрывало, а на тело черную рясу, то уже перестает быть женщиною и ничего такого ей не хочется, вроде как постриглась в монахини, то она Закамья "янила а когда такие люди услышат время что-то такое, что сей их мыслях противоречит, то весьма смущаются: вот, мол, неслыханный, противоестественный грех А сами себя не видят, что имеют полную свободу что люблю делать, и то нет им насытить; то хотя бы подумали - что же тем делать, что все время в одиночестве и на безделье живут. Есть опять немало и таких, что думают, будто лопата, и заступ, и грубая пища, и тяжкий труд притупляют у земледельца телесные похоти и затемняют и дает эти его разум.

В наших краях был, да еще и теперь, девичий монастырь, славный своим благочестием (а какой именно, того не скажу, чтобы той доброй славы ничем не ущербиты), а в том монастыре не из так давно, когда еще там было всего восемь монахинь из аббатисой, и все же то молоденькие, садивникував и заодно городникував один дядя; не желая же больше за малую плату служить посчитался с шафарь монастырским, и отправился себе в Лампореккио, откуда был родом.

Среди людей, встретивших его там приветливо, был один молодой парень, крепкий и сильный и с себя, как на мужика, все-таки красивый; звали его Мазетто. Вот и спрашивал Мазетто того дяди (а дядю звали нуто ), где он так долго. Тот сказал ему, а парень давай опять допытываться, что он в том монастыре делал. На то отвечал нуто: - Возился там у саду (а он у них большой и красивый), ходил время в лес по дрова, воду таскал; то-се, только же плата мне такая мизерная была, что и обувки не мог произвести, не то что. А еще те монахини, все молодые, и такие проклятые и забисовани - все им недогода. Хлопочу я, бывало, в саду или в огороде, так одна говорит: "Сажай тут-о", вторая говорит: "Сажай там-о", а третья выдирает заступа из рук: "Да, - говорит, - не годится". Так, бывало, надоест, что только плюнешь да и из сада. Вот потому я и не захотел там служить, домой вернулся.

Введите ваше имя:

Комментарий:

Защита от спама - введите символы с картинки (регистр имеет значение):